Неточные совпадения
Княжна, вероятно допив
уж последний стакан, прохаживалась задумчиво у
колодца.
Сегодня я встал поздно; прихожу к
колодцу — никого
уже нет.
Утром, просыпаясь, сажусь у окна и навожу лорнет на ее балкон; она давно
уж одета и ждет условного знака; мы встречаемся, будто нечаянно, в саду, который от наших домов спускается к
колодцу.
Вот
уже один только шест над
колодцем с привязанным вверху колесом от телеги одиноко торчит в небе;
уже равнина, которую они проехали, кажется издали горою и все собою закрыла.
Да, курносенькие прячутся, дрожат от холода, а может быть, от страха в каменных
колодцах дворов; а на окраинах города, вероятно,
уже читают воззвание Гапона...
Егорка делал туалет, умываясь у
колодца, в углу двора; он полоскался, сморкался, плевал и
уже скалил зубы над Мариной. Яков с крыльца молился на крест собора, поднимавшийся из-за домов слободки.
Петух на высокой готической колокольне блестел бледным золотом; таким же золотом переливались струйки по черному глянцу речки; тоненькие свечки (немец бережлив!) скромно теплились в
узких окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовывали свои завитые усики из-за каменных оград; что-то пробегало в тени около старинного
колодца на трехугольной площади, внезапно раздавался сонливый свисток ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса, а воздух так и ластился к лицу, и липы пахли так сладко, что грудь поневоле все глубже и глубже дышала, и слово...
Побывав
уже под Москвой в шахтах артезианского
колодца и прочитав описание подземных клоак Парижа в романе Виктора Гюго «Отверженные», я решил во что бы то ни стало обследовать Неглинку. Это было продолжение моей постоянной работы по изучению московских трущоб, с которыми Неглинка имела связь, как мне пришлось узнать в притонах Грачевки и Цветного бульвара.
Филипп, с засученными рукавами рубашки, вытягивает колесом бадью из глубокого
колодца, плеская светлую воду, выливает ее в дубовую колоду, около которой в луже
уже полощутся проснувшиеся утки; и я с удовольствием смотрю на значительное, с окладистой бородой, лицо Филиппа и на толстые жилы и мускулы, которые резко обозначаются на его голых мощных руках, когда он делает какое-нибудь усилие.
Дорога
уже испортилась; черная, исковерканная полоса ее безобразным горбом выступает из осевшего по сторонам снега; лошади беспрестанно преступаются, и потому вы волею-неволею должны ехать шагом; сверх того, местами попадаются так называемые зажоры, которые могут заставить вас простоять на месте часов шесть и более, покуда собьют окольный народ, и с помощью его ваша кибитка будет перевезена или, правильнее, перенесена на руках по ту сторону
колодца, образовавшегося посреди дороги.
Только и разговору у нас в этот раз было. Хотел я подойти к ней поближе, да робостно: хотенье-то есть, а силы нетутка. Однако, стало быть, она заприметила, что у меня сердце по ней измирает: на другой день и опять к
колодцу пришла. Пришел и я. Известно, стою у сруба да молчу, даже ни слова молвить не могу: так, словно все дыханье умерло, дрожу весь — и вся недолга. В этот раз она
уж сама зачала.
Ночью от тяжести народа доски провалились,
колодец набился доверху рухнувшими туда людьми из сплошной толпы, и когда наполнился телами, на нем
уже стояли люди.
— Да-а… Я
уж четвёртый раз… Когда не могу больше терпеть… убегаю… Прошлый раз я в
колодец было хотела… а он поймал… и так бил, так мучил…
Тогда только что приступили к работам по постройке канала. Двое рабочих подняли на улице железную решетку
колодца, в который стекают вода и нечистоты с улиц. Образовалось глубокое, четырехугольное, с каменными, покрытыми грязью стенами отверстие, настолько
узкое, что с трудом в него можно было опуститься. Туда спустили длинную лестницу. Один из рабочих зажег бензиновую лампочку и, держа ее в одной руке, а другой придерживаясь за лестницу, начал спускаться.
Как сквозь сон помню этот переход; пыль, поднимаемую обгонявшими нас на рысях казачьими полками, широкую степь, спускавшуюся к Дунаю, другой синевший берег которого мы увидели верст за пятнадцать; усталость, жару, свалку и драку у встретившегося нам
уже под Зимницею
колодца; грязный маленький городок, наполненный войсками, каких-то генералов, махавших нам с балкона фуражками и кричавших «ура», на что мы отвечали тем же.
И начали мы его утюжить и по-елецки и по-орловски. Жестоко его отколошматили, до того, что он только вырвался от нас, так и не вскрикнул, а словно заяц ударился; и только
уж когда за Плаутин
колодец забежал, так оттуда закричал «караул»; и сейчас же опять кто-то другой по ту сторону, на горе, закричал «караул».
В селе
уже давно водворился покой. Воз заезжего купца-торгаша с красным товаром, запонками, намистьями, варежками, стеклярусом, тавлинками [Тавлинка — берестяная табакерка.] со слюдою, свертками кумача, остановившийся у высокого
колодца, оживлял один опустевшую улицу.
Потом пустырь, остатки забора, забитый
колодец, с опустившейся вокруг землею — и огромные липы за высокой полуразобранной огорожей, большой барский дом, какими-то судьбами попавший в это захолустье, давно
уже не жилой, дряхлый, с закрытыми ставнями и заржавевшей от времени железной дощечкой: «Сей дом продается».
А эта самая Стеха, — несомненно имевшая все те добрые качества, которые ей приписывали, — рассказывала мне о голодном годе при своей пожилой
уже дочери и при взрослой девушке и внучке, «ничего не прибавляючи и не отбавляючи», и в этом рассказе прямо о всех своих сверстницах, и о себе говорила: «всех нас, милый, восемь бабенков молоденьких было, и всех нас кошкодралы у
колодца уговорили: „Поедемте, говорят, мы вас в Орел свезем, там у
колодцев лучше здешнего“.
Ефрему отвели для ночлега избу бабки Авдотьи, где обыкновенно останавливались странники и прохожие. Ефрем не спеша отпряг коня и сводил его на водопой к
колодцу, где полчаса разговаривал с мужиками, а потом
уж пошел на отдых. В избе поджидал его Кузьма.
А у нас, ведь знаете, как делается: пока гром не грянет, никто не перекрестится; а там и пойдут телеграммами губернатора бомбардировать: «Войска давайте!» И холеры-то пока, слава богу, у нас нет никакой, а посмотрите, какие
уже слухи ходят: пьяных, говорят, таскают в больницы и там заливают известкой,
колодцы в городе все отравлены, и доктора, только один чистый оставили — для себя; многие
уже своими глазами видели, как здоровых людей среди бела дня захватывали крючьями и увозили в больницу.
И легкой поступью она удалилась, ускоряя шаг. Из ворот она взяла немного вправо и через три минуты
уже поднялась к
колодцу, где стоял двор Вонифатьевых. Теркин не отрывал от нее глаз.
В народе ходили страшные слухи: приказано морить простой народ, чтоб его было поменьше; доктора сыплют в
колодцы отравные порошки; здоровых людей захватывают на улицах крючьями и отвозят в «бараки», откуда никто
уж не возвращается; их там засыпают известкой и хоронят живыми.
— Говорят,
уже под Гирином. — Мы пошли с ним прочь от
колодца. — А вы слышали? С 18 марта ведутся мирные переговоры.
— Ладно
уж, скажу… — согласилась словоохотливая девка. — Мертвого солдата у нас в
колодце нашли… Вот оно что.
Несколько дюжих парней схватились за веревку, и не прошло пяти минут, как Гладких
уже лежал на земле около
колодца. Он был недвижим.
Те, которые явились к ночи, в ожидании, пока им укажут место для ночлега, как осенние мухи, жались у стен, у
колодцев или же в
узких коридорчиках гостиницы.
Впоследствии,
уже после смерти А. П., А. С. Суворин рассказывал мне, со слов его самого, следующее: где-то в степи, в чьем-то имении, А. П., будучи еще гимназистом, стоял у одинокого
колодца и глядел на свое изображение в воду.
— Я хороший гимнаст! — отвечал Сабиров и скрылся
уже в глубине
колодца.